Света Лавровская очень переживала из-за того, что ее муж не выбился в олигархи или, на худой конец, в управляющие небольшой нефтяной или алмазодобывающей компании.
— А чего ты пристал, — покорно зашептал Хохлов. — Какие у Кузи деньги, откуда?
— Да я и сам не знаю, — признался Лавровский. — Он мне сегодня сорок минут мозги парил, что у него теперь будет много денег. Может, он на Аринины рассчитывает!
— Приваловские миллионы! — провозгласил Хохлов, позабыв о конспирации. — Миллионер женится на миллионерше, и состояния объединяются!
Света выглянула из кухни.
— Какие миллионы? Вы о чем?
Лавровский отвернулся.
— Я! — сказал Хохлов. — Я никак не могу сосчитать свои миллионы. Что-то много их стало, беда прямо!…
— Вот-вот, — согласилась Света и скорбно поджала губы. — Некоторые зарабатывают, а мой муж только на посылках бегает!…
— Светик!
— Да ладно тебе! Вон Хохлов как устроился, сам себе хозяин, и наниматель, и начальник. А ты!… Ведь какие надежды подавал, какие надежды!
Хохлов уж был не рад, что затеял этот разговор, не рад, что помянул дурацкие «Приваловские миллионы», не рад, что приехал и бросил на помойке машину, а еще ведь придется здесь ночевать.
Может, к матери поехать?… Или к Родионовне?… Небось примет, не выгонит же! В конце концов, он в кресле-кровати может спать, а она на диване или на раскладушке на кухне.
Пожалуй… пожалуй, это мысль.
За псевдодеревянной дверкой послышался звук плюхи, потом была некоторая пауза, а после нее трубный рев:
— Ма-ама! Ма-ама!
И еще голос, несколько встревоженный:
— А я сколько раз тебе говорил — не лезь! Сколько раз я говорил?! А ты все лезешь и лезешь!
Растрепанная девочка в фиолетовой юбочке и спущенных колготках вылетела из «детской», как шикарно называлась в этой семье боковая комнатушка, и пролетела мимо Хохлова с Лавровским.
— Ма-ама! Владик дерется! Он меня ударил!
— А я сколько раз тебе говорил, чтобы ты к нему не лезла!
— А я и не лезла!
— За что же тогда он тебя ударил?
— Я поиграть хочу, а он мне не дае-е-ет!…
— Владик! — закричала из кухни Света. — Владик, пойди сюда немедленно!
— Ну чего, чего надо? Сказал, не дам, значит, не дам! И вообще, это мой компьютер!
— Владик, вы должны играть вместе!
— А зачем тогда мне компьютер купили?! Зачем, а? Чтобы она играла?! Это мой комп, и я на нем играю когда хочу, а ей не дам!
— Я его выброшу, этот ваш комп! — загремел Лавровский и поднялся с дивана. Хохлов потер лицо. — Это что за война на ночь глядя?! Всем немедленно спать!
— Да что я, малолетка, что ли, чтобы спать в девять?! Вот она пусть и ложится, а я не буду!
— Дети, вы должны играть вместе.
— Я не хочу с ни-им игра-ать! Он дерется-а-а!
— А что ты лезешь?! Что она лезет, пап?!
— Здравствуйте, дети! — громко сказал Хохлов, которому надоел концерт. — Я пришел к вам в гости.
Девочка моментально повернулась к ним спиной, а Владик буркнул:
— Здрасти.
— Клара! — строго сказала Света. — Немедленно поздоровайся с дядей Митей, как следует.
— Не хочу.
— Клара!
— Свет, отстань от нее, — попросил Хохлов. Ему было все равно, поздоровалась с ним Клара или нет.
…Угораздило же Кузю свататься к Родионовне! На семнадцатом году знакомства! Впрочем, Родионовна еще молодая, младше их всех лет на пять, ну, может, на четыре. Вот теперь они поженятся, и будет еще одна счастливая пара вроде Лавровских. Кузя станет тянуть лямку, а она его пилить за то, что плохо тянет или тянет не в ту сторону.
Впрочем, не будет Кузя ничего тянуть. Он привык жить так, как ему нравится, и Катька-зараза когда-то сказала, что развелась с ним не потому, что он не может быть хорошим отцом и мужем, а потому, что он не хочет, а это слишком обидно.
Если Кузя станет обижать Арину Родину, он, Хохлов, собственноручно набьет ему физиономию.
И что от этого изменится? Ничего не изменится, ровным счетом!… И это тоже очень обидно.
— Чай готов! — провозгласила Света. — Митя, тебе черный или зеленый?
Хохлов хотел есть и, следовательно, не хотел ни черного, ни зеленого чая, но делать было нечего, и он сказал, что хочет черного. На тесной кухоньке было не уместиться, да еще вместе с гостем, а накрыто было именно там, и некоторое время все «переезжали» в большую комнату, двигали стол, освобождали его от газет, телефонных счетов и случайных бумажек, под которыми вдруг обнаружился журнал «Женская прелесть». Хохлов, знавший по опыту, что чай дадут еще не скоро, углубился в «Прелесть» и вычитал там, что звезда экрана Елена Прошкина каждое утро купается в своем личном бассейне, гуляет босиком по своему личному саду, даже когда он засыпан снегом, ест только французскую говядину, которую специально для нее выращивают в Нормандии и присылают специальным самолетом почти парную, и запивает ее только итальянским вином, которое специально для звезды доставляют из Италии тоже специальным самолетом, чтобы вино не взбалтывалось и не выпадало в осадок.
— Ишь ты!… — удивился Хохлов.
Ему казалось, что в здравом уме и твердой памяти никак невозможно проделывать такие штуки, какие проделывала Елена Прошкина, а потому он был уверен, что все написанное — вранье от первого до последнего слова.
Просто в Отечестве в наше время стало модно быть «звездой по западному образцу». Что там у нас дано в образце? Ну, вот это самое вино из Бургундии, виски из Шотландии, личный бассейн, личный самолет, личный замок на берегу Луары или, ладно уж, в Монако. Какой-нибудь смутный и трудно формулируемый порок, например, страсть к шубам из меха шимпанзе или разведение плотоядных цветов. Экзотическое увлечение, что-то вроде прыжков с парашютом или полетов на параплане, но непременно с горы Монблан. Ну, еще повенчаться в православной церкви Иерусалима или принять католичество, и тогда уж в соборе Святого Петра в Риме. Так, что там еще? Ну, подружиться с Пьером Карденом, разумеется, чтоб «как Майя Плисецкая». Можно еще с этими двумя… как же их… с Дольчей и Габбаной и заказывать у них наряды, такие, чтобы на спине бриллиантами была выложена надпись русскими буквами "Герман